Все, кому не безразличен мир птиц, наверное, помнят публикации о птицах, живущих возле дисненского парома летом: стае крякв с двумя белыми в выводке и гусе белолобом, прибившемся к ним в середине августа. Однако история припаромных птиц на этом не закончилась.

В жизни утиной стаи поздней осенью мало что изменилось. Два утенка в выводке стали обретать окрас оперения самцов. К стае с ее хлебобулочными кормами, что люди подсыпали от своих щедрот, прилетала чайка, летала низко и что-то требовательно кричала. Наверное, что все съели, а ей не оставили. Утки, скосив голову на бок, посматривали на нее одним глазом.

А вот гусь белолобый обзавелся товарищем. 11 ноября к нему прибился молодой гусь. И стало их теперь два. Охотники, которые часто бывали на пароме, определили сразу: новый относится к виду серого гуся, что, как и белолобый, мигрирует через нашу страну.

Гуси держались друг друга, и чаще всего их можно было видеть возле припаромных сходней – в воде или на берегу, щиплющими травку. На юг лететь они не собирались.

Белолобый держал верховенство. Более настороженно себя вел. Часто стоял, подняв голову кверху, смотрел по сторонам, наблюдал за ситуацией. В это время серый спокойно, не осматриваясь, щипал травку или хлюпал клювом по воде, выискивая там что-то съедобное. Было видно, что серый в присутствии своего товарища чувствует себя в безопасности.

Иногда они вместе стояли на берегу, отдыхая. Можно было сравнить их.  По размеру почти одинаковые. Спина белолобого более бурая, а черные полосы на брюшке к осени будто расширились.

К постоянному присутствию людей гуси привыкли. А вот шорохи и крики из кустов вызывали их настороженность. Прилетела сорока, шлепнулась на прибрежный куст позади гусей. Важно повернули те головы на ее шум, скосили глаза, протяжно всматривались в пришелицу. Надолго так могли замереть.

Такой же напряженно-внимательный взгляд из-за спины был направлен и в мою сторону, когда что-то, по мнению птиц, было не так – фотоаппарат в руках, например.

 17 ноября выпал снег. Припорошил, но не закрыл еще траву. Дорога, что вела к парому, была мокрой, но голой. И гуси стали выходить на дорогу, чтобы посидеть здесь, погреть лапки. Спускается к парому машина. Не сразу встают. Только когда подкатит совсем близко, встанут вальяжно, не спеша поковыляют в сторону. А проедет, опять занимают место сидения на дороге. «На дороге теплее», – объясняет паромщик.

Люди, часто пользующиеся паромом, сроднились с птицами.  Эта необыкновенная стая занимала их внимание все лето и осень, пока паром работал.

Но скоро вода в реке поднялась. Паром привязали к берегу. Припаромки затянули вверх.  А вслед за этим – очень рано для своей поры – начались снегопады. Уже 22 ноября насыпало столько снегу, что ни травинки не стало видно. И дальше снегопады только усиливались. Берега обросли хрупким льдом, под которым в воде находилась снежная взвесь. Кряквы и гуси плавали у берега. С трудом птицы взбирались на ломающуюся под их тяжестью кромку льда. Топтались на месте или садились, пряча голову под крыло.

Кто-то принес на берег корыто, насыпал пшеницы и еще какой-то мешанки. Пометил место веточкой. Однако каждодневные снегопады засыпали корыто с кормом. Да дикие птицы и не были приучены к кормушкам. Тут и я, противница подкормки птиц, растерялась, принесла им пшеницу с овсом – пищу, какой они обычно подкармливаются на наших полях, готовясь к отлету. Бросала на лед прямо под ноги, чтобы увидели. Птицы косились на зерна и не спеша брали клювами. Попытка сыпать жмени в воду берегового мелкого родника, где снег еще мог таять, не увенчалась успехом: птицы их не заметили.

К корму на льду подплывали утки, являлись дикие голуби, синицы. Однажды, видимо, наевшись, стая уток с белолобым вдруг отправились плыть за кусты. Серый, увлекшись зернами, не заметил, как все исчезли. Оглянулся: никого! Гоготнул тревожно, сразу бросил зерна и – за кусты догонять.

Обезлюдели берега, и два гуся, что чинно располагались на ледяной кромке, заинтересовали местных котов. Через сугробы осторожно подбирались те к птицам. Но гусей не слишком это беспокоило, и котам однажды удалось подкрасться очень близко. Птицы раз – и в воду.  Коты лишь лапы намочили. И надо было видеть, как они, явно чувствуя, что есть свидетели их посрамления, убирались восвояси.

Когда берега реки обросли настоящим льдом, выдерживающим вес рыбаков, птицы исчезли. 26 ноября я видела их здесь последний раз.

Река в этом году полностью ледяную «рубаху» так и не обрела. Всю зиму плавали, ныряли, летали, свистя крыльями, гоголи. С ними вместе – несколько больших крохалей, краснокнижников, которые тоже отменные ныряльщики. На обледенелых островках или на заберегах сидели, сохраняя силы, будто пригорюнившиеся кряквы. Но двух гусей и белых крякв среди них не было. Мы смотрели с моста, друг у друга спрашивали: «Не видели?» Нет, не видели.

Уже в конце февраля природа стала весенней. Река выкатилась на берега. 26-го – прибыли первые грачи. 27-го – услышали озабоченное журавлиное «курлы» над лесом. А 2 марта в небе показались гусиные стаи; высоко летели, но приветственный их крик достигал земли.

И у нас, дисненцев, сроднившихся с птицами, – надежда: вернутся и наши.

 ***

Удастся ли отследить дальнейшую судьбу припаромных, прирученных человеком птиц, или придется поставить на этой истории точку, пока неизвестно.

Алла МОЙСЕЕНОК.
Фотоматериал предоставила автор.